Вятское отделение
Российского гуманистического общества

Стержневое определение гуманизма
Пол Куртц
_____________________________________________

Перед нами задача прояснить термины «гуманист» и «гуманизм», являющиеся до сих пор предметом множества философских спекуляций. Я намерен представить некое предельно общее стержневое (minimal core) их определение. Наше определение должно быть одновременно и нормативным, и согласным с принятым словоупотреблением. Во-первых, гуманизм предлагает набор ценно¬стей и достоинств, вытекающих из признания человеческой свободы и самостоятельности. Его этика противостоит этике религиозно-автори¬тарной. Во-вторых, гуманизм, именно гуманизм секулярный, отрицает идею сверхъестественного. Неверно было бы напрямую отождествлять гуманизм с атеизмом; тем не менее, он предполагает рефлективную форму агностического или, иначе говоря, скептического ате¬изма. В третьих, секулярный гуманизм привержен ключевому эпи¬стемологическому принципу - методу исследования, опирающемуся на разум и научную объективность. В четвертых, гуманизм имеет свою нередуктивистскую естественную онтологию, основанную на научном знании. И, наконец, я утверждаю, что делом философов-гу¬манистов не следует считать лишь вопросы теории, но и воплощение идей гуманизма в практической жизни как альтернативы теистиче¬ским религиям.

Я хочу здесь представить, в своем понимании, предельно общее стержневое определение гуманизма. Я делаю это в контексте изданной мною тридцать пять лет назад книги, озаглавленной «Гуманистическая альтернатива: несколько определений гуманизма». Тогда я предложил тридцати широко известным гуманистам дать свои определения гуманизма, и в результате мы получили великое множество различных определений. Возникает вопрос, можно ли вообще найти четкое определение гуманизма, с которым бы согласились все называющие себя гуманистами. Из истории хорошо известно, как трудно представить развернутое изложение какой-либо философской платформы, способное снискать общее признание хотя бы даже, среди ее собственных сторонников. Сколь часто философов, объединившихся в некое направление, связывают скорее их «против», чем их «за».

Можно спросить, представляет ли собой гуманизм определенную философскую школу, такую как эмпиризм, рационализм, прагматизм, логический позитивизм или аналитическая философия? Не родственен ли он каким-либо традиционным метафизическим учениям, как например платонизм или школа Аристотеля, идеализм или материализм? Предлагает ли гуманизм свою особую этику, вроде утилитаризма или неокантианства, свою четкую систему моральных норм? Достаточно существует важных философских учений, отождествляемых с гуманизмом; множество крупных мыслителей современности, от Маркса и Фрейда до Сартра и Камю, Дьюи и Сантаяны, Карнапа и Айера, Куина, Поппера, Флю и Хука, Хабермаса и Ферри считают себя гуманистами. Немало имен прилагательных, призванных задать тон понимаемому под гуманизмом. Так, мы имеем натуралистический, научный и секулярный гуманизм; атеистический и религиозный; христианский, иудейский и дзен; марксистский и демократический; экзистенциалистский и прагматический. Есть и исторические термины, использовавшиеся для характеристики целых эпох, - такие как классический греко-римский гуманизм, гуманизм Возрождения или Просвещения.

В одной из своих работ я обозначил гуманизм термином eupraxophy (единство мудрости и практики добра), подчеркнув этим, что он являет собой определенно выраженную нерелигиозную жизнен¬ную позицию. В частности, гуманизм представляет всеобъемлющее мировоззрение, опирающееся на науку и философию, и практиче¬ский подход к пониманию добродетельной жизни. В отличие от тео¬ретической науки, стремящейся найти объяснение тому, как устроена природа, или от чистой философии, погруженной в анализ, евпраксофия пытается реализовать гуманистические ценности в практике нравственных, правовых, гражданских, социальных, экологических и иных человеческих отношений.

Я ставлю себе особую задачу сопоставить гуманистическую евпраксофию как с трансцендентной, теистической религией, выдви¬гающей веру, надежду и милосердие в качестве высших моральных добродетелей, так и с позицией скептиков-нигилистов, отрицающих за моральными добродетелями какие бы то ни было объективные ос¬нования.

Гуманистическая евпраксофия не приемлет картины универсума, предлагаемой теистами, и равным образом отвергает те безнадеж¬ность и отчаяние, к которым ведут цинизм и тотальный скептицизм. Как таковой светский гуманизм опирается на три стержневых мо¬ральных добродетели: на мужество, нужное, чтобы достойно жить и бороться за лучшую жизнь, преодолевая трудности и добиваясь поставленных целей; на познание, интегрирующее в себе критическое мышление и этическую рациональность; на заботу, проявляющуюся в таких качествах, как сострадание и человеколюбие. Они связаны с целым созвездием добродетелей и, как я полагаю, скорее всего явля¬ются самыми фундаментальными среди них.

Я говорю о евпраксофии (eupraxis - мудрое делание добра) гуманизма, т.е. о добродетелях мужества, об отстаивании человеческого потенциала, готовности создавать и использовать новые возможности в реализации свободы выбора. Это идеал не редких и исключительных Ubcrmenschen, сверхлюдей, и не особая прерогати¬ва привилегированных элит. Я считаю, что в той или иной степени все люди способны к раскрытию своих личных возможностей. Все мы в силах полагаться на себя и действовать самостоятельно. Герои и героини созидания являют собой высочайшие примеры человече¬ского совершенства: Бетховен родился в бедной семье. Линкольн появился на свет в деревянной хижине, Мэри Анн Эванс (Джордж Элиот) жила в патерналистской, сексистски настроенной викторианской социальной среде, Эйнштейн бежал из нацистской Германии, а Ричард Райт был выходцем из бедного района в штате Миссисипи.

Гуманист видит в Прометее героя, ибо тот противостоит богам как равный, на их собственной территории. Прометея возмущало то, что люди живут жалкой нищенской жизнью. Из любви к людям он научил их мыслить, помог им вырваться из пут рабства и улучшить условия своего бытия. Именно этот дерзновенный акт выражает миф о Прометее, которым восхищаются гуманисты, потому что в нем речь о человеческих возможностях и независимости. Не должны ли мы стремиться созидать себя по образу и подобию Прометея, в противовес образу и подобию Иисуса и Будды? Если да, то уверен¬ность, смелость и дерзание, а не смирение и самоуничижительная пассивность будут считаться основополагающими человеческими добродетелями. Это героические добродетели дерзкого, непреклон¬ного, готового к неожиданным разворотам событий, предприимчиво¬го человека, покоряющего вершины, потому что они встают перед ним, и возводящего замки, потому что те воплощают его мечты. Он настойчив в достижении своих целей. Однако нам следует уравно¬весить мужество с другими ценностями. Конечно же, я имею в виду не безоглядную опрометчивость, а мужество, основанное на рациональной оценке наших целей.

Нередко случается, что ученый не желает выходить за пределы своей специализации. Так, например, многие ученые отказываются критиковать теизм, полагая, что это выходит за пределы их компе¬тенции. Многие философы подобным же образом неохотно судят о достоверности определенных утверждений, будучи более заинтере¬сованы, как они говорят, в прояснении понятий, чем в их оценке. Порой определяющим здесь является страх за свою карьеру или недос-таток мужества, а не забота об истине. Возможно, именно гуманист-евпраксофист - человек с космическим мировоззрением, основан¬ным на формирующейся научными достижениями целостной карти¬не мира, а также разделяющий сумму практических ценностей, важ¬ных для достойной жизни – более других способен помочь нам сориентироваться в сфере нормативного.

Другое возражение, выдвигавшееся против добродетелей, которые я отстаиваю в своей работе - особенно против мужества – заключается в том, что не все люди способны к мужественным поступкам и обладают достаточным творческим потенциалом для того, чтобы жить самостоятельной жизнью. Можно ли на этом основании утверждать, что гуманистическая евпраксофия вполне подходит лишь относительно узкой, способной к самореализации элите? Действительно, разве большинство людей не ищет исключительно комфорта и безопасности и не предпочитает конформизм независимости?

Я показал, что мужество - это добродетель, которой в той или иной мере могут обладать все люди. Если им выпало жить в этом мире, то их долг и преобразовывать его в соответствии со своими инте¬ресами и потребностями. Конечно, это вопрос степени и слишком многие индивиды отрекаются от самих себя, когда дело касается ключевых экзистенциальных вопросов. Гуманисты убеждают их от¬бросить трансцендентные иллюзии и занять мужественную позицию в отношении жизни и смерти.

Некоторые критики не согласны также с тем тезисом, что знание может служить руководящим принципом нашей жизни. Они заявля¬ют, что умственные данные распределены меж людьми неравномер¬но и что не все индивидуумы способны к рациональному пониманию и осмысленному выбору. Я полагаю, что для решения жизненных проблем определенная степень критической разумности так или ина¬че необходима всем. Повторю, знание - это идеал, хотя в своем прак¬тическом воплощении оно будет разным для разных индивидуумов. Религиозная личность склонна преуменьшать значимость мужества и знания, гуманист, наоборот, то и другое превозносит. Это отличает этику гуманизма от требующих самоотречения религиозных систем верований в потустороннее.

Можно привести еще одно общее соображение в пользу рацио¬нальности. Если сфера наших интересов достаточно широка, то лишь разум в силах помочь нам уладить споры между собственными про¬тивоборствующими интересами и найти для себя цель достойней¬шую. Рациональный человек сознает приоритет долгосрочных целей по сравнению с ближайшими личными интересами. Это не означает, что надо пренебрегать непосредственными удовольствиями, скорее, нужно научиться разумно ими пользоваться. Правила для руково¬дства ума не имеют в виду искоренение страстей или, в частности, очернение сексуальных желаний, страшащих правоверного христиа¬нина и являющихся для него нелегким бременем. Наслаждения для гуманиста, включая любовную страсть, составляют неотъемлемую часть достойной жизни. Вино и песни, музыка и танцы, горные лыжи и прыжки с парашютом, колыбельные песни и классическая поэзия, философия и игра, дружеские застолья и путешествия также являются ее составной частью. Знание имеет своей целью не умерить или охладить наши бурные желания, а сбалансировать их. Так знание может стать психологической мотивирующей силой, сплавленной с нашим эмоциональным настроем.

Нормативная теория, которую я здесь представил, имеет в виду поиск лучшего, т.е. она мелиористична. Она ориентирована не на поиск абсолютного наилучшего, а на улучшение жизни, на максимизацию того, что лучше по сравнительной шкале ценностей. То, к чему мы стремимся, представляет собой не абсолютное благо, а благо, ближайшее к абсолютному в данных условиях и ситуации. Такая форма рациональности действенна для любого социокультурного контекста и каждого индивидуума. Она не касается вопроса, что такое добро или зло, что само по себе правильно или неправильно. В первую очередь это методологический процесс, имеющий в виду рассмотрение уже имеющихся нормативных ценностей в контексте определенных ситуаций, и оптимизацию отношений наших долго¬срочных интересов и непосредственных желаний.

Существует множество самых разных возможностей для выбора, и им соответствуют два вида рациональности. Первая и высшая мо¬жет быть названа реформистской рациональностью. В ней присутствует сознание того, что моя наличная жизнь, или общество, в котором я живу, дышу и функционирую, нуждается в преобразовании. Находясь, с одной стороны, внутри конкретного жизненного контекста, я, с другой стороны, могу стремиться к изменению основных условий и модификации самой базовой структуры своего существования. Так, сломав ногу, человек может оказаться перед необходимостью хирургического вмешательства. Располневшая женщина может сесть на диету и снизить потребление калорий, или заняться специальными упражнениями для похудения. Мужчина, страдающий от алкоголизма, может попытаться раз и навсегда покончить с этой проблемой, изменив образ жизни. Желая сменить гражданство, сталкиваются с необходимостью учить чужой язык.

Действуя в реформистском ключе и рассчитывая на поддержку избирателей, политическая партия корректирует свою программу или платформу. Если в обществе налицо серьезные проблемы, связанные с безработицей, разрабатываются и реализуются программы переквалификации работников, выплаты страховых пособий или стимуляции развития новых отраслей промышленности. Если образовательная система не отвечает предъявляемым ей требованиям, то соответствующие управленческие структуры принимают решение о внедрении новых учебных планов и создании принципиально новых типов школ. В вышеприведенных примерах индивид не меняет условий своего существования, но модифицирует собственное поведение, вырабатывает новые поведенческие установки и приспосабливается к новым требованиям. Он не просто принимает существующее положение вещей, но и пытается создать нечто новое.

Консерватор противится переменам. Его, возможно, устраивают традиционный круг полномочий и собственный статус, и он на дух не переносит реформы. Консерватор стремится сохранить то, что, как он думает, доказало в обществе свою надежность и истинность. Либерал, со своей стороны, открыт для новых и неортодоксальных, веяний и нередко приветствует перемены. Реальность социального бытия такова, что в ней постоянно возникает множество новых про¬блем, конфликтов, требований и возможностей. Отсюда необходи¬мость уметь адаптироваться к переменам и конструктивно направ¬лять свое поведение по новому руслу. Этот методологический подход к переменам в обществе может означать консерватизм в той ме¬ре, в какой нацелен на сохранение существующих, представляющихся небесполезными ценностей и обычаев; и он может носить оттенок либеральности, поскольку стремится освободить нас от устаревших порядков, поощрить инновации и эксперимент.

Такой процесс реформ может быть постепенным или относитель¬но быстрым. Любые новые ценности подтверждаются тем позитив¬ным, что они за собой влекут. Таким путем контекстуальные условия дорабатываются в соответствии с новыми задачами, причем разум в этом процессе может играть определяющую роль. Наши реформист¬ские начинания могут оказаться неудачными, и для достижения ус¬пеха нам может потребоваться не одна новая попытка.

Я думаю, в большинстве ситуаций самое мудрое - это сочетание ситуативной и реформистской рациональности. Но бывают в жизни моменты, когда для разумного человека радикальное хирургическое вмешательство представляет собой единственно верный выбор. Та¬кие ситуации требуют иного типа рациональности, который можно назвать радикальной рациональностью. Тут индивид сталкивается с необходимостью перегруппировать, реструктурировать или взять на вооружение абсолютно новые стратегии и линии поведения.

Если человек живет в репрессивном обществе - как, например, раб на довоенном Юге США или французский подданный при ста¬ром королевском режиме, существовавшем до революции 1789 года, - то ему остается лишь всячески способствовать свержению режима или готовить переворот, как это делали Джон Браун, Джордж Дантон или Томас Джефферсон. Надо думать, революционеры или анархи¬сты требовали уничтожения того общественного строя, который счи-тали насквозь прогнившим. Разумный человек откажется подчинить¬ся судьбе, обрекшей его влачить существование в невыносимых со¬циальных условиях, и будет мужественно бороться за их изменение. В определенных условиях само благоразумие предписывает решать проблемы радикальными средствами. Сначала следует испробовать реформистские методы, если же они не оправдают себя, то искать радикальное решение вопроса, каковым может быть революция или гражданская война. Подобный исход наиболее вероятен в обществах, где людей жестоко угнетают. Если приемлемая альтернатива отсут¬ствует, внутренне свободный человек скорее предпочтет умереть ге¬роической смертью, чем унижаться, стоя всю жизнь на коленях. Без¬условно, следует терпеливо обсуждать разногласия, искать мирных компромиссов и путей осуществления реформ в общественной жизни, избегая, таким образом тотальной войны на уничтожение Тем не менее, когда наши цели диаметрально противоположны чужим, а их альтернативой для нас является варварство или рабство, тогда героическая личность вправе действовать смело и радикально ради свободы и достойной жизни. Здесь разумная всесторонняя оценка ситуации убеждает нас в оправданности радикализма, как единственно приемлемого образа действий для ответственных граждан, заинтересованных в личных свободах и общем благе.

В известных ситуациях мы достигаем пределов человеческого долготерпения, реформистская рациональность может дать сбой, а насилие и враждебность обрести всю полноту власти. Ход истории никак не гарантирует нас от того, что нечто совершенно непредска¬зуемое не ждет мир в будущем. Можно вспомнить Американскую и Французскую революции, освободительные войны, оправдывавшие¬ся этическими соображениями. Можно лишь сочувствовать жителям Карфагена, разрушенного римлянами, жертвам Гитлера и Сталина, огромному количеству африканцев, захваченных силой и вывезенных работорговцами в Америку, где они были обречены на горе и страшные унижения. В подобные исторические периоды люди способны сохранять жизнь, однако подчас только самые радикальные усилия могут их освободить, утолить вековечную жажду справедли¬вости и свободы. После пожара гражданской войны они вынуждены будут строить новое общество на тлеющем пепле своей жестокости и учиться вновь создавать условия для ситуативной рациональности. Им придется всеми силами стремиться к восстановлению утраченной стабильности и прав здравого смысла, овладению искусством переговоров и компромисса, готовности к совместному обсуждению на¬сущных проблем, а не к продолжению братоубийственной войны.

К несчастью, в истории человечества можно найти слишком мно¬го случаев, когда ситуативная рациональность отходила на задний план, а бал правили взаимные непонимание и ненависть.

Между тем существует еще одна моральная добродетель - забо¬та, - которая позволяет нам продвигаться к более мирному и гармо¬ничному общественному устройству. Поэтому заботу как сочувст¬вие, сострадание и доброжелательность следует признать фундамен¬тальным достоинством, завершающим список гуманистических добродетелей.

_____________________________________________

Дизайн: Веснин Роман